Волчье Дитя

Чёрные свечи горя так медленно и тускло, когда опускается ночь. Свет от них лишь отчасти освещает мою коморку, большинство же пространства занимают тени. Они танцуют, как бы пытаясь развеселить меня и завлечь в свой мир, полный мрачной радости и веселья. Сидя за столом и смотря в призрачно-красное пламя, я вспоминал свою жизнь. Дни молодости проносятся в моём воображении подобно табуну лошадей, столь же необузданному и безумному, как моё сознание. Своими копытами они выбивают из поля моей памяти отдельные бессвязные клочки воспоминаний. Но кому как не мне знать, что за полем следует обрыв… а за ним Тьма.
Я встал и подошёл к окну. Тучи почти полностью заволокли ночное небо; бледный лунный свет, пробившись сквозь кордон облаков, осветил место казни. Вдали я расслышал волчий вой. Но этого не может быть, ведь в здешних краях уже давно истребили этих прекрасных созданий. Моё воображение играет со мной. И не смотря на все логические доводы, вой не смолкает. Он похож на плач матери, потерявшей ребёнка. Возможно, так и есть. Возможно, из неведомых краёв прибежала она сюда, дабы песней своей почтить память погибших. Как бы я хотел оказаться сейчас рядом с ней, утешить её, превратиться в волка и стать её сыном, сыном, никогда не знавшим матери. Но это мечты. Охранники за дверью не выпустят меня. Им не понять моих чувств. Я потрогал решётки на окне. Нет, они слишком крепкие, сорвать их не удастся. Да и я бы не стал этого делать, даже если бы мог. Я слишком устал от всего.
Волк смолк, но затем возобновил оборванную моими мыслями песнь. Успокаивающие ноты грустного завывания скрашивали последние часы моей жизни.
Ночь была как всегда прекрасна. Лунный свет, штыком разрывающий темноту, выделял всё новые детали окружающей природы, которые не были видны при слишком ярком и несносном солнечном свете. На смертном одре все чувства обостряются, и я увидел среди деревьев два красных огонька. Они промелькнули вдали и снова исчезли. Я не обратил на них особого внимания, - очередная галлюцинация.
Мои мысли вновь устремились в прошлое, к далёким временам беззаботности и детским мечтам. Вся жизнь прошла в поисках доказательств существования других миров. Множество книг были прочитаны мною и изучены, но ни один автор не показывал настоящего способа увидеть их, хотя бы мельком. В основном они были шарлатанами, наивно полагающими, что их лож будет вознаграждена и признана. Некоторые даже верили в то, что писали и погрязли в глупых и бесполезных ритуалах, стремясь отыскать врата в иные миры. Но у них ничего не получалось и они умирали, так и не познав тайн, что были спрятаны от нас богами. Были и другие, имеющие существенные знания, но пользовавшиеся языком, не поддающимся расшифровке. Прочитав, как и тех, так и других, я осознал, что есть другие миры, кроме нашего. Но путь к ним лежит через нечто, что так и осталось для меня тайной. Я занимался колдовством, многими его разновидностями, подобно Фаусту изучая то, от чего не было реальной, ощутимой пользы. Как и он, я осознал всю нелепость моих жалких и безуспешных попыток, но осознал слишком поздно.
Вся жизнь прошла в пустую… и концовка подходящая.
Я продолжал спокойно стоять и любоваться ночным великолепием. Столь призрачный мир опьянял меня, все проблемы, страдания унеслись прочь. Душа вырвалась из тесных объятий тела и взлетела к чёрным облакам, наблюдая за животными, мирно спящими в своих норах. Деревья качались, сопротивляясь лёгкому летнему штилю. Мир преобразовывался, прошлое возвращалось, напоминая о том, что оно «мертво, но спит», как сказал безумный араб. На месте кладбища погибших при инквизиции выросли дубы и вязы, как будто и не было его. Кресты потускнели и исчезли. Теперь здесь бегали различные лесные животные, вымершие с приходом Человека. Сурки и норки искали себе пропитание и жалобно пищали, оказавшись в зубах лисицы. С наступлением ночи звери разбегались, и волки ловили неосторожных и запоздавших. Вот и человек Он заблудился и пытается найти дорогу домой. Если бы он не был так слеп, то понял бы, что ему уже не увидеть родные края. Волки учуяли запах плоти, страха, и спустя пару минут человек лежал на земле, а хищники поедали его.

Открыв глаза, я обнаружил, что солнце начинает всплывать над верхушками деревьев. Поляна была прежней, и ничего не напоминало ночной сон, казавшийся столь реальным. Только на краю поляны лежало нечто бесформенное. Приглядевшись, я узнал в нём человека из сна. Половина его тела была обглодана до костей, остальная же часть была согнута в неестественной для человека позе. Широко раскрытые глаза затянулись слепой пеленой. Нижняя часть головы отсутствовала, но я и так знал, как бы она выглядела, будь она на месте.
Всё ещё не разобравшись, сплю я или нет, я подошёл к столу, где догорали свечи и, гадая, что же будет, занёс руку над огнём, но это был не сон, и я отдёрнул её, слегка обжёгшись.
За дверью послышались шаги, и, спустя пару минут, в комнату вошёл седой священник, чья борода едва касалась массивного золотого креста, висевшего на шее. Он подошёл к столу и, скривившись, смахнул мои свечи на земляной пол. На меня он не обращал внимания, и я мог спокойно наблюдать за ним. Священник положил библию на стол и пододвинул её ко мне.
- Poenitetere filius. Nomeno Paterum noster Isusum Christum, aenas mea possum tribuere tuae venia ignoscendi.
Я про себя ухмыльнулся и тыльной стороной ладони слегка ударил по книге. Она проскользила да края стола и, наполовину повиснув, замерла. Священник посмотрел на меня, пытаясь скрыть гнев.
- Tuae impurus non affligere Deusi auctoritas!
- Fieri potest, at tua auctoritas mihi affligere sub visum. – На этот раз я соизволил ответить.
Как только последнее слово слетело с моих уст, книга упала. Священник вздрогнул и, подняв её, забормотал что-то невнятное, судя по всему, молитву.
Я продолжал стоять и смотреть на него. Меня поражала его фанатичная вера в ложь и глупость. Священник бросил в мою сторону злобный и одновременно с тем слегка затравленный взгляд, будто я уличил его в чём-то непристойном и аморальном, и вышел. Он и не подозревал, что так и было.

Прошло несколько минут, после ухода священника. Всё это время я провёл в невесёлых раздумьях относительно событий прошедшей ночи. Видимо мне уже не удастся узнать, было ли это на самом деле или нет. Вой оборвался, вместе с рассветом, больше я его не слышал. За окном уже собирается толпа. Им не терпится посмотреть на мою казнь. Я их не вижу, поскольку стою спиной к окну, но топот и шелест голосов не оставляет сомнений в их присутствии. Скорее всего, там будет много моих бывших друзей и знакомых. Ещё недавно одни из них внимали моим речам, другие же более старые и опытные, но оттого не более разумные, спорили и пытались доказать, если не навязать, уже сложившиеся в поколениях точки зрения, но всех приводили в изумление мои святотатственные слова о сущности людей, мира и природы. Сегодня все они, и те кто слушал, и те кого я слушал, с отвратительной смесью жадности и нетерпения спешат, побросав все свои дела, сюда, смотреть мою смерть.
Дверь открылась, и вошёл палач. Он, не смотря мне в глаза, подошёл, грубо развернул меня и связал руки за спиной. Я не сопротивлялся, это было бы не разумно.
Связанного меня вывели во двор. Я смотрел на окружавших меня людей и едва справлялся с приступом тошноты: перекошенные в яростном вопле рты, наполненные фанатизмом глаза. Казалось, что он вот-вот разорвёт голову и выплеснется наружу потоком осязаемой злобы ко всему, что человека не может понять. Многие кидали в меня камни, но большинство из них попадали в противоположные ряды.
Я отвернулся и сосредоточился на спине идущего впереди священника. Сзади шёл палач, по бокам невозмутимые охранники, сдерживающие неистовствующую толпу. Среди криков и оскорблений я расслышал тихий женский голос: «Я с тобой». Он был столь неестественен в данной обстановке, что сначала я удивился, но потом мои сознание и душа наполнились не столько спокойствием, ведь я и так был спокоен, сколько неким лёгким, эфемерным, блаженством; они видимо затронули некую струну моей подсознательной памяти, отчего я, возможно, узнал бы голос – будь у меня время вспомнить. Осмотрев толпу, я не заметил никого из тех, кто мог бы сказать такое, но мне сейчас не до этого. Мне уже ни до чего нет дела. Пусть весь мир летит к Чёрту и рогнарек поглотит Человека, это уже не моё дело, скоро я отправлюсь в небытие, или в Ад, или благодаря реинкарнации переселюсь в кого-нибудь или во что-нибудь, не имеет значения. Каждый верит в конец жизни по-разному, но я не желаю себя обманывать. Я уже давно решил, что чтобы Там, за Гранью жизни, ни было мне не узнать об этом, пока не придёт мой черёд. И он подходит.
Меня возвели на эшафот и привязали к столбу, под грудой сухих веток. Теперь я видел всех и некоторых присутствующих узнал. Тут и правда собралось много моих знакомых, для которых я когда-то был другом, теперь же для них я всего лишь колдун, дьяволопоклонник, сатанист, порождение зла и адский сын. Каждый называет меня так, как ему больше нравится. Я прислушался к ощущениям, но ничего, кроме безразличного спокойствия и не свойственного обычным смертным хладнокровия, которое сродни лишь волкам, хитро и безмятежно выслеживающим свою жертву, не нашёл.
Я вдруг подумал: «А будет ли кто-нибудь жалеть, что я уйду?» Наверное, нет. Ну и ладно, переживу. Я ухмыльнулся столь комичной в данной ситуации фразе. Все замолкли, с лёгким испугом уставившись на меня, от чего моя ухмылка стала ещё шире.
Я закрыл глаза и уже начал наслаждаться наступившим замешательством, как подобно грому среди могильной тишины прозвучал вопрос священника о последнем слове.
- Dia ad aghaidh’s ad aodaun! – вырвалось у меня.
То, что случилось после, лишь туманным эхом отдаётся в моей памяти. Открыв глаза, сразу после сказанной фразы, я увидел, как из леса вышли стаи волков. Они окружили безоружных и испуганных людей. Никто не попытался даже сопротивляться, бесполезно. Представшее моим глазам уже было когда-то описано в одном стихотворении, название которого я не помню, так же как и не помню, когда и где его читал, и кто автор: «Война меж родами двумя началась, кровавая бойня вокруг разрослась».
Волки уже убили всех, кто собрался сегодня на казнь. Многие из них убежали назад в лес. Те, кто остался, подошли ко мне, и из их рядов вышла красивейшая волчица, белая как снег на вершинах гор. Не знаю, почему, но я вдруг почувствовал непосильную тяжесть в веках, будто они стали весить больше, чем я сам. Спустя мгновение мои глаза закрылись, и я уснул.

Я открыл глаза. Меня пробудило прикосновение. Рядом сидела женщина-альбиноска, облачённая в такую же белую, как волосы, хламиду, расстилающуюся по земле, её бледная кожа в лучах полной луны приобретала белесый цвет, отчего она была больше похожа на призрак, чем на живого человека. В тот момент сравнение с человеком вызвало у меня инстинктивное отвращение, – она не могла принадлежать к роду человеческому. Я поднялся на локтях и посмотрел на себя. Вроде цел, но что-то было не так. Раздумывать сейчас не к месту. Я огляделся и был поражён чистейшей красотой полуночного леса, всё было залито серебристым светом: деревья, травы, листья. Невдалеке стояли люди, они смотрели на меня, но в их взгляде я не видел угрозы или ненависти, как бывало, когда на меня смотрели люди. Ещё в них виднелось нечто нечеловеческое, противоречащее для простого смертного. Но раз эти существа не принадлежали к роду людскому, то кто они? Опять вопросы… Как утомительно задавать себе вопросы, на которые не можешь ответить.
Я открыл рот, пытаясь спросить, где я, но не смог, слова вылетели из моей головы. Женщина улыбнулась улыбкой матери, которая ничего не может противопоставить по-детски глупым высказыванием любимого дитя. Я непонимающе смотрел на неё.
Женщина положила свою ладонь на мою и сказала тихим, призрачным, но завораживающим голосом: «Ты дома».
Я в удивлении смотрел на неё, не понимая, о чём она. Меня начала бить судорога, и я вскочил и помчался вперёд, обдирая босые ноги о корни и заросли колючих кустов. В лицо лезли сухие сучья, норовя выцарапать мне глаза. Не знаю, сколько я пробежал, одолеваемый странным порывом бежать, куда глаза глядят, лишь бы не видеть никого и ничего, лишь бы забыться или умереть. Безмерный ужас лишил меня остатков воли и захватил контроль над моим разумом. Споткнувшись, я повалился на землю.
Подняв голову, я увидел перед собою небольшое, но прекрасное озеро. Я подполз к воде и сполоснул лицо, стараясь смыть грязь и вместе с ней временное сумасшествие, охватившее меня. Я отдышался и, посмотрев на своё отражение, почувствовал, как страх возвращается, ибо тот, кого я в нём увидел, был намного моложе меня, но сомнений не было – это я, только помолодевший лет на сорок. Теперь мне стало ясно чувство, охватившее моё существо, когда я осматривал себя. Я вернулся в своё детство, в годы, когда я только начал изучать «тайные» науки. Мне снова было четырнадцать. Полное сил тело и молодая воля рвались в бой с глупым человеческим скептицизмом. И тут снова ужас начал одолевать, так как вместо меня в воде отражался волк, точнее волчонок. Я моргнул, и наваждение исчезло вместе со страхом. Осталась безысходная покорность судьбе и бессмысленный поиск ответов. Я вновь перестал понимать, кто я и, отшатнувшись, упал. Пытаясь выкинуть из головы разрушающие здравый смысл мысли, посмотрел на полное сияющих звёзд небо. Сон это или явь, не имело значения. За последнее время мною перестало восприниматься видение реальности. Она смешалась с разросшимся монументом безумия, затмившего моё сознание, давно забывшее о днях, когда человеческие чувства и переживания не были чужды ему. Теперь подобно свихнувшемуся мяснику, невидимые ножи которого терзают моё сознание, мысли обуяли меня и они же пытаются заставить бросится в озеро и умереть. Я с трудом боролся с нарастающим желанием смерти, зная, что если я ему поддамся, то это не изменит моей судьбы, и Танат не возьмёт, а лишь отвергнет мою душу дальше от своей обители.
Только я начал подумывать о том, чтобы вернуться, как сзади послышался шорох. Я повернулся и встретился взглядом с альбиноской. Она приветливо улыбнулась и подошла ко мне.
- Кто ты? – С опаской спросил я, вставая.
- Женщина, что тебя породила…
- Нет, – я сделал несколько шагов назад и по щиколотку вошёл в воду, – моя мать умерла.
- Она не была твоей матерью. Она не могла её быть, се бо то существо, с которым ты проводил дни юности, была рождена человеком, а ты нет, – не сходя с места, ответила она.
- Я человек.
- Посмотри в воду, что ты видишь?
Я посмотрел и увидел себя в четырнадцатилетнем возрасте, но через мгновение в воде вновь отразился волк. Он смотрел на меня моими же глазами. Некоторое время я стоял, пытаясь понять, существует ли всё то, что меня окружает и то, что я вижу пред собой, существую ли я в этом месте или это всего лишь мой рассудок играет со мной. Рядом появилось отражение серебряной волчицы. Я посмотрел в сторону и увидел её, – не женщину, а волка, и я понял, что сам я не человек и никогда им не был. Бесконечными ударами бесплотного колокола в моём мозгу билась эта мысль. Всю жизнь я прожил с людьми, считая их своими собратьями и друзьями, и недоумевал, натыкаясь на злобные взгляды христиан. Они неведомым мне, и, наверное, им самим, способом различали во мне оборотня, жителя ночного леса, хладнокровного хищника. Оборотня, одним из тех, кому втайне поклонялись древние язычники. Оборотня, способного по желанию обретать внешность человека, но не имеющего к жалким и безмозглым людям никакого отношения.
Я есть суть всех страхов предо мною. Только я и моё звериное эго было поводом к ненависти ко мне. И пусть благословит меня Фенриц, мой предок, основатель нашего рода, ибо познал я самого себя.

Время текло подобно горной реке, унося прочь одни воспоминания и возвращая другие. Иногда оно замирало, и этот миг мог длиться долгие годы. Живя в лесу перестаёшь отсчитывать дни. Месяц может показаться десятилетием, год может пройти в один день.
Я жил с родными и познавал древние тайны, хранящиеся здесь. Много узнал я о себе, о том, как на нашу стаю напали люди, как при бегстве я потерялся и инстинктивно превратился в человека, - первый и последний раз в моей первой жизни, как люди нашли меня и взяли к себе в деревню, где меня воспитывала одинокая вдова. Она понятия не имела о том, кто я есть. Я жил в мире людей, подсознательно понимая, что это не мой дом, что те, кто меня окружают, являются врагами и убедился в этом, когда стал ходить в школу. Сначала всё было нормально, первые несколько месяцев, пока моё здоровье, в основном психика, приходило в норму. Потом я, опять же подсознательно, стал искать выход их глухих и безобразных улиц человеческого мира. Мой интерес был не просто юношеским влечением к необычному и загадочному (для меня оно таковым не являлось), как говорили многие, а поиском, в конце концов, увенчавшимся успехом. Все годы, что я прожил у людей, были потрачены впустую, но всё было возвращено мне, дабы смог насладится жизнью свободной от суеверий, страхов и прочих человеческих недостатков.
В мире волков мне были открыты многие тайны. У волчьих старейшин, кем я впоследствии стал, ибо только избранные могли превращаться в человека, была огромная библиотека из книг, часть которых я искал, о некоторых я только слышал и считал их существование невозможным, ибо там были собраны самые страшные из людских откровений.
Вскоре после моего возвращения, Серебряная Волчица, почитаемая волками наравне с Великой Матерью, уступило трон мне и моей супруге, с коей я был знаком ещё до того, как попал к людям. Она являлась прямым потомком Серебряной, я же в свою очередь звал её матерью, как и почти все остальные, имея в виду Мать всей нашей стаи. Я долго жил, радовался, познавал всё новые и новые тайны, когда мне исполнилось столько же лет, сколько мне было, когда меня возвели на эшафот.
Тогда я писал свой очередной стих под названием «Война». Теперь мне было ясно, что я не мог вспомнить автора, ни когда и где я читал строки, всплывшие в моём мозгу во время нападения сородичей. Ведь мне предстояло самому их написать в далёком будущем. Или в прошлом… Но тогда казнь ещё впереди, иначе откуда бы они появились тогда.
Я в ужасе вскочил, но рука моей возлюбленной-волчицы улеглась на моё плечо и заставила меня сесть.
В тот вечер мы долго говорили. Она сказала, что у неё будет наш ребёнок, девочка. В основном речь шла о ней, но были и другие темы. Жена прочитала мой стих и положила его рядом с другими. Дальше разговор пошёл о будущем, о том, что нам предстоит расстаться и это необратимо, так как судьба моя была уже давно решена. Я узнал от неё то, что не было написано ни в одной книге. Сон не отличается от реальности. Так же как во время сна мы плохо помним, что было наяву, так и наяву мы плохо помним сны. И поэтому отличить сон от яви невозможно, ибо во сне мы считаем реальностью его, а наяву мы то же думаем про неё. По своему реально и то, и то, и теперь пришёл черёд мне переходить из одной реальности в другую. Мы попрощались, и я закрыл глаза, одновременно открыв их уже в другом месте.

И вот я стою сейчас, привязанный к столбу, слева священник, уже спросивший меня о моём последнем слове, не дождавшийся ответа, справа палач, державший зажжённый факел. Только теперь, побывав в той, другой реальности я понял, что это за женщина с округлившимся животом, стоящая поодаль от всех. Ведь именно она сказал ту фразу, что при проходе чрез ревущую толпу сбила меня с толку: «Я с тобой». Она улыбалась, как и все присутствующие, но улыбка её была доброй и предназначалась не богу, который покровительствует насильственной смерти, а мне.
- Нечистый отказывается от своего слова, и посему от имени Всевышнего Господа нашего Бога и Сына Его Иисуса Христа, требую привести приговор в исполнение! – Прокричал священник и отвлёк меня.
Когда я вновь посмотрел туда, где только что была новая Царица, её уже не было. Я уставился прямо перед собой, смотря в никуда, и стал ждать другого мира, в котором я окажусь и неизвестно кем стану: человеком, волком, богом, червём. По моей щеке прокатилась одна единственная слеза.

Огонь медленно охватывал моё тело, но я не чувствовал боли. Ведь это только сон.

Конец